Через несколько месяцев после рождения Малии я вернулась к работе в Чикагском университете. Я договорилась выйти на полставки, полагая, что так наконец смогу одновременно строить карьеру и быть идеальной матерью, балансируя между Мэри Тайлер Мур и Мэриан Робинсон, как всегда и рассчитывала. Мы нашли няню, Глорину Касабаль, заботливую, опытную сиделку лет на десять старше меня. Она родилась на Филиппинах, выучилась на медсестру и вырастила двоих собственных детей. Глорина – Гло, – невысокая суетливая женщина с короткой практичной стрижкой и очками в золотой проволочной оправе, могла поменять подгузник за двенадцать секунд. Она обладала всеми компетенциями медсестры и на ближайшие несколько лет стала жизненно важным и желанным членом нашей семьи. Самым важным ее качеством было то, что она страстно любила моего ребенка.

Я не понимала – и это также войдет в мой список вещей, о которых многие из нас узнают слишком поздно, – что неполный рабочий день, особенно когда он должен стать уменьшенной версией полного рабочего дня, оборачивается ловушкой. По крайней мере, так получилось у меня. На работе я все еще должна была присутствовать на всех встречах и выполнять большинство тех же самых обязанностей, вот только теперь получала за это половину зарплаты и пыталась втиснуть все в двадцатичасовую рабочую неделю. Если собрание затягивалось, я мчалась домой с головокружительной скоростью и забирала Малию, чтобы мы успели (Малия нетерпеливая и счастливая, я потная и задыхающаяся) на урок «Червячков» в музыкальной школе Нортсайда. Для меня это было похоже на двойные путы, искажающие рассудок. Я боролась с чувством вины, когда мне приходилось отвечать на рабочие звонки. Я боролась с чувством вины, когда в офисе отвлекалась на мысль о том, что у Малии может возникнуть аллергия на арахис. Работа на полставки должна была дать мне больше свободы, но вместо этого оставляла ощущение, что я все и везде делаю только наполовину, а все границы в моей жизни размылись.

Между тем Барак едва ли хоть что-то упускал в своей жизни. Через несколько месяцев после рождения Малии его переизбрали на четырехлетний срок в Сенат штата 89 % голосов. Он был популярен и успешен и начал задумываться о большем: баллотироваться в Конгресс США. Барак надеялся сместить демократа по имени Бобби Раш, который работал там уже четвертый срок. Думала ли я, что баллотироваться в Конгресс – это хорошая идея? Нет. Мне показалось маловероятным, что Барак победит, учитывая, что Раш хорошо известен, а Барак все еще оставался практически никем. Но на самом деле он теперь был политиком и имел влияние в демократической партии штата. Некоторые из его советников и сторонников убеждали Барака попробовать. Кто-то провел предварительный опрос, подтвердивший, что он может победить. Я точно знаю о своем муже: нельзя просто так поманить его новой возможностью, чем-то, что может дать ему еще больше влияния, и ожидать, будто он этим не воспользуется. Он так не сделает. Никогда.

В конце 1999 года, когда Малии исполнилось почти полтора года, мы взяли ее с собой на Гавайи на Рождество, навестить прабабушку Тут, которой было семьдесят семь лет и которая вот уже несколько десятилетий жила в одной и той же маленькой квартире в многоэтажке. Предполагалось, это будет семейный визит – единственный раз в году, когда Тут может увидеть внука и правнучку. Зима снова захлопнулась над Чикаго, выкачивая тепло из воздуха и синеву с неба. Постоянно загруженные делами и дома и на работе, мы забронировали скромный номер в отеле рядом с пляжем Вайкики и начали отсчитывать дни. Преподавание Барака на юридическом свернулось до следующего семестра, а я взяла отпуск на работе. Но тут вмешалась политика.

Сенат Иллинойса застрял в дебатах, принявших масштабы марафона, чтобы урегулировать законопроект о крупных преступлениях. Вместо того чтобы прерваться на праздники, Сенат провел специальную сессию, чтобы отправить законопроект на голосование до Рождества. Барак позвонил мне из Спрингфилда, сказав, что нам придется отложить нашу поездку на несколько дней. Плохая новость, но я понимала, что ему не под силу что-то изменить. Для меня было важно, что мы в конце концов все-таки туда поедем. Я не хотела, чтобы Тут провела Рождество в одиночестве, да и мы с Бараком нуждались в отдыхе. Поездка на Гавайи, думала я, оторвет нас обоих от работы и даст возможность вздохнуть свободнее.

Теперь Барак официально баллотировался в Конгресс, это означало, что он редко выключался из работы. Позже в интервью местной газете он скажет, что за шесть месяцев своей предвыборной кампании в Конгресс провел дома со мной и Малией меньше четырех полных дней. Горькая реальность предвыборной кампании. Помимо прочих обязанностей Барак жил под постоянный звук тикающих часов, которые отсчитывали время до мартовского предварительного голосования. То, как он проводил каждую секунду, могло, по крайней мере теоретически, повлиять на конечный результат. В тот момент я также поняла, что все минуты и часы, которые кандидат проводит с семьей, принято считать пустой тратой его драгоценного времени.

Я уже была достаточно опытной, чтобы попытаться оградить себя от ежедневных взлетов и падений предвыборной гонки. Я слабо благословила решение Барака участвовать в ней, решив относиться в стиле «давай-уже-просто-со-всем-этим-разберемся». Я подумала: если он провалит попытку попасть в национальную политику, то это заставит его пойти в другом направлении. В идеальном мире (во всяком случае, в моем идеальном мире) Барак был бы главой какого-нибудь фонда, где мог бы заниматься чем-то важным и при этом возвращаться домой к ужину.

Мы полетели на Гавайи 23 декабря, после того как Сенат наконец взял перерыв на праздники, хотя ему так и не удалось найти решение. К моему облегчению, мы все-таки уехали. Пляж Вайкики стал откровением для крохотной Малии. Она бегала взад и вперед по берегу, пиная волны и изнемогая от радости. Мы провели веселое, ничем не примечательное Рождество в квартире Тут, открывая подарки и поражаясь самоотверженности, с которой она собирала пазл из пяти тысяч частей на карточном столе. Как и всегда, томные зеленые воды и счастливые жители Оаху помогли нам отвлечься от повседневных забот, подарив блаженство ласкающего кожу теплого воздуха и чистого восторга нашей дочери от всего попадавшего в ее поле зрения. Заголовки газет постоянно напоминали, что мы находимся на заре нового тысячелетия, и Гавайи были отличным местом для того, чтобы встретить последние дни 1999 года.

Все шло хорошо, пока Барак не получил звонок от коллеги из Иллинойса. Он сказал, что Сенат возвращается на сессию, чтобы закончить работу над законопроектом о преступности. Если Барак намеревался голосовать, ему нужно было вернуться в Спрингфилд в течение 48 часов. Теперь тикали другие часы. С замиранием сердца я наблюдала, как Барак начал действовать, перенося наши рейсы на следующий день, отменяя отпуск. Мы должны были лететь. Нам не дали выбора. Наверное, я могла бы остаться там с Малией, но пропадал весь смысл отдыха. Мне не нравилась мысль об отъезде, но я понимала, что политика этого требует. Это было важное голосование – законопроект включал новые меры по контролю над оружием, которые Барак горячо поддерживал, и оказался достаточно спорным, так что отсутствие одного сенатора могло потенциально помешать его принятию. Мы возвращались домой.